Время гостей (сборник) - Страница 155

155

Ответом ему была не только яркая молния — загремел гром, и полил проливной дождь.

— Чахикси! — возблагодарил богов Кларенс Малое Седло. — Сработало. Этого я не ожидал. Все теперь наладится. А дождь сейчас ох как нужен.

И долина опять превратилась в расщелину шириной полтора метра.

Фургон кое-как выехал из Узкой долины через крохотные ворота. Его сплющило так, что он стал не толще листка бумаги. И его пассажиры, вопящие дети и взрослые, превратились в одномерных существ.

— Она сию минуту захлопнется! — голосил Роберт Рэмпарт, превратившийся в картонного человечка.

— Нас раздавило, как букашек, — вторили ему сыновья. — Мы теперь тоньше бумаги.

— Смерть, удавление, погибель! — прощальным тоном декламировала Сесилия Рэмпарт, чувствуя себя великой трагической актрисой.

— На помощь! На помощь! — сипела Нина Рэмпарт, но, увидев Вилли с Кларенсом, подмигнула и сделала хорошую мину при плохой игре: — Это нас после застолья так плющит, сами знаете, новоселье!

Но Мэри Мейбл не забыла предупредить:

— Никогда не выбрасывайте бумажных кукол. А вдруг окажется, что это мы, Рэмпарты?

Автофургон еще почихал немного и, подпрыгивая, выехал на земную поверхность. Но вечно это не могло продолжаться, и машина понемногу начала увеличиваться в размерах.

— Уж не перестарались ли мы с тобой, Кларенс? — спросил Вилли Макджилли. — А те предыдущие поселенцы ничего никому не рассказывали?

— Никаких слухов насчет размеров не ходило, — сказал Кларенс. — Не волнуйся, Вилли, все в порядке. Смотри, фургон шириной уже с полметра. А выедет на шоссе, и все они опять станут такими, как раньше. Ну а в следующий раз я, знаешь, что сделаю? Брошу в огонь прессованные опилки. Интересно, кто тогда будет смеяться последним?

Перевод с английского Марины Литвиновой

Чужими глазами

I

— Что-то меня не радует встреча очередного Великого Дня, — сказал Григорий Смирнов. — Все как всегда: душное утро, дождь после полудня, унылый вечер. Помнишь, как было с рекапитулирующим коррелятором?

— Более известном как машина времени. Но, Григорий, это был наш большой успех. Все три экземпляра постоянно в работе, еще один построят в ближайшее десятилетие. Их трудно переоценить.

— Да, но от этого успеха мало радости. Он, можно сказать, отравил мне всю жизнь. Помнишь первое испытание машины — рекапитуляцию битвы при Гастингсе?

— Как такое забыть? Три скучнейших года мы убили на поиски этой битвы, а она оказалась мелкой стычкой, произошедшей на пяти акрах какого-то дурацкого поля, и длилась она меньше двадцати минут. Откуда нам было знать, что даже в такую относительно недавнюю историю может вкрасться ошибка размером в четыре года? Пришлось просканировать уйму унылых дней и уйму грязных полей, прежде чем мы воссоздали эту, с позволения сказать, битву.

— А как мы собирали остроты Вольтера из первых уст?

— Да, та еще потеха! Что может нового узнать о тошноте тот, кого и так тошнит? Этот Вольтер — просто извращенная старуха!

— А Нелл Гвин?

— Малоприятная бабенка. Король явно страдал дурновкусием.

— А коронование Карла Великого?

— Коронование ревматизма! Хочешь согреться — носи с собой в корзинке горячие угли. Это было самое холодное Рождество в моей жизни. Всех остальных согревала медовуха. Мы были единственные, кто не мог ни дотронуться до нее, ни отведать.

— А когда мы углубились дальше в прошлое и услышали речи божественной Сафо?

— Да, она как раз собралась кастрировать любимого кота. Битых три дня только об этом и говорила! Какое счастье, что не все слова великой поэтессы дошли до нас из глубины веков!

— А как тебе великий Пифагор за работой?

— Чуть ли не целую неделю решал элементарную задачку по геометрии. Помню, кто-то порывался передать ему через временной барьер логарифмическую линейку и объяснить, как она работает.

— А как мы подслушивали воркование великих любовников Тристана и Изольды?

— Тристан целый день терзал треклятую арфу, пытаясь настроить ее в тон дудочке-свистульке. А Изольда беспрерывно канючила про медвежий жир, которым ей, видите ли, нужно намазывать волосы, вот только взять его негде. Да и сама она, если помнишь, была настоящим бочонком, правда, весьма миловидным. Пожалуй, самым миловидным из всех, что мы видели на протяжении нескольких веков в обоих направлениях. Вряд ли кто-то смог бы обхватить ее за талию, но я могу представить, сколько удовольствия доставила бы такая попытка жителю той страны и той эпохи.

— Мм… И пахла она, как плюшка с корицей. А помнишь Ланцелота?

— Бедняга мучился радикулитом, из-за чего совершенно не мог ездить верхом. Добавь сюда вывихнутый локоть и старое ранение в пах… в общем, штанов за «круглым столом» он протер больше любого другого известного мне героя. Будь у меня такой охранник — дорогостоящий, и к тому же мало на что годный — я бы нашел способ разорвать с ним контракт. Держать в команде такого молодца только затем, чтобы читать газетные вырезки о его геройствах десятилетней давности? Не вижу смысла. Любой из деревенских мог стащить его с клячи и вывалять в грязи.

— От Аристотеля я тоже не в восторге. Этот его варварский греческий диалект северного побережья! Целых три часа помощники завивали ему бороду. А его рассуждения о бороде как наиважнейшей сущности и экзистенциальной идее, — ты уследил за его мыслью?

— Честно говоря, нет. Но, очевидно, речь была проникновенной.

Некоторое время они сидели молча, опечаленные, как люди, которые потеряли что-то очень важное.

155