Время гостей (сборник) - Страница 112

112

Скарбл развалился на шелковом краю одного из таких водоемов, наблюдая за мириадами пауков и слушая их щебет. Потом их экспертная команда исполнила некие ритуалы в бассейне, после чего вода в нем стала абсолютно прозрачной и словно приглашала испить ее.

— Благодарю, — сказал Скарбл, наклонился к воде и сделал большой глоток. Затем растянулся на шелковом берегу и задремал.

Ему снилось, что идет снег, но снег необычный, приятный. Он был непохож на земной снег и совсем непохож на колючий снег Монашей планеты или на голубой смертоносный снег на Аресторе. Это был теплый снег, пушистый, искрящийся, а снежинки походили на крошечные кометы с хвостами. Теплый снег укутал Скарбла с головы до ног сияющим светом.

Он проснулся и понял, что это был не сон. Пауки покрыли его тело тонкой паутиной и шелком, как дети на пляже засыпают друг друга песком. Они выстреливали через него шелковые нити, словно миллионы узких лент серпантина. Это был званый прием в его честь; пение пауков достигло точки ликования.

Скарбл хотел поднять голову, но обнаружил, что не может этого сделать. Тогда он покорно расслабил мышцы. В состоянии покоя было что-то новое. Спал он или бодрствовал, ощущение было одним и тем же. Приятное времяпрепровождение несмотря ни на что. Так приятно быть одурманенным… быть что? Тревожная мысль закралась Скарблу в голову, но он прогнал ее. Она закралась вновь и устроилась, словно маленький черный зверек, на краю его золотой грезы.

Почему он не мог поднять голову?

Скарбл подавил поднимающийся приступ паники.

— Эй! — крикнул он. — Вы засыпали меня слишком сильно чертовым песком. Веселье — хорошо, но должна быть мера.

Однако, в отличие от песка этот материал не был сыпучим. А может, происходящее — лишь легкий полуденный сон, который вот-вот ускользнет прочь. Увы, нет. Это была суровая полуденная реальность. Пауки привязали его к земле миллионами шелковых уз, так что он не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

Маленькие любвеобильные твари одурманили его, отравив питьевой бассейн. Привкус во рту напомнил ему о валящих с ног каплях, которые, бывалыча, раздавали в Нью-Шанхае бесплатно, как воду.

Пение пауков усложнилось. В нем выделилась тема великой перемены: мотивы одного мира, чахнущего и исчезающего, сменялись мотивами другого мира, нарождающегося. Золотистый дневной свет Аранеа пошел на убыль. Скарбл наслаждался роскошным наркотическим сном дольше, чем ему казалось. Вконец утомленный борьбой с путами, он провалился обратно в сон; а пауки продолжали трудиться всю ночь.

Первое, что увидел Скарбл на следующее утро, — краем глаза, потому что не мог повернуть голову, — пауки, тянущие в его сторону большой золотистый шар. Они кантовали его с помощью канатов, закрепленных на верхушках кронблоков. Пауки перемещали шар на некоторое расстояние, потом переустанавливали оснастку и двигали шар дальше.

В коконе из шелка лежал мертвый пес Кион. От него исходило невыносимое зловоние. Пес был не только мертвый, но и сильно разложившийся, почти жидкий под густой шерстью.

Скарбла охватил приступ тошноты, но он уловил суть происходящего. Будучи натуралистом, он знал, что ярость — неестественная реакция для мира животных, а убийство и разложение — естественные явления. Однако Кион был не просто собакой, он был другом.

Скарбл не имел возможности повернуться, чтобы разглядеть находящееся позади его головы, там, где пауки трудились над чем-то всю ночь. Теперь он догадался, что это было: сетка, капюшон наподобие монашеского, крышка его собственного кокона. Он с ужасом осознал, чей труп они закатывали сейчас в эту крышку, и каким образом крышка будет присоединена к его кокону. Все произошло стремительно.

Крики Скарбла утонули в почти жидкой массе; они звучали барабанообразно у него в ушах, как будто шли из-под воды, и органично слились с музыкой пауков, которая как раз предназначалась для этого вопящего вокала.

Когда кокон закрылся и разложившаяся собачья плоть полностью обволокла его лицо, Скарбла охватила внезапная слабость, и он провалился в забытье.

Как долго может выдержать человек в таких условиях? Скарбл приготовился умереть как можно скорее, но он был слишком крепок для этого. С наступлением второй ночи он все еще был жив и рад темноте. Собачий труп стал еще запашистее, и страдания Скарбла заиграли новыми гранями. Он жаждал сойти с ума и чувствовал такой голод, что был готов съесть все что угодно, — или почти все.

Его тревожило, что теперь он мог понимать логику пауков так ясно. Пауки сработали по аналогии. Они решили, что Скарбл, незавершенная двуногая личинка, явился к ним со своим четвероногим рабом, единственное предназначение которого — служить ему пищей, когда он войдет в стадию куколки для превращения в гигантского императорского паука. Да, они решили, что Скарбл — императорский паук, обещанный им еще на заре времен.

Пение пауков звучала как погребальная песнь, фуга уходящей жизни, смерти и разложению. Но в комплексе погребальная песнь была лишь вступительной частью, после которой следовал более радостный фрагмент: анастасис, песня воскрешения.

— Эй, любвеобильные мамочки! — крикнул Скарбл вне себя от ярости. — Рассчитываете, что я съем Киона и превращусь в паука? Вы ошибаетесь, уверяю вас! Это биологически невозможно, но как объяснить биологию пауку?

Умирать от жажды — и не иметь никакой жидкости в пределах досягаемости, за исключением этой! Страдать от голода — и не иметь доступной еды, кроме рыхлой гнили, прижатой к лицу!

112